«Герои театра умирают на улицах», Арман Гатти.
Кто мы, персонажи или актеры в написанной кем-то пьесе?
Достигло ли общество спектакля того уровня развития, когда становится трудно отличить культурное, архитектурное, художественное или праздничное действие от проявлений территориальной политики, стоящей на службе экономики и промышленности?
«Городской планировочный нарратив, как определил его Бернардо Секки в 1980-х годах, а именно прогрессивная и освободительная риторика, сопутствующая градостроительным трансформациям, уступает место простой реализации городских проектов, описанию города будущего». Отныне для строительства города используют не только блоки и бетон, но и слова и образы.
В настоящий момент политическая повестка дня, за которой мы пристально следим, поднимает вопрос о настолько серьёзных территориальных переменах, что становится крайне сложно продолжать обсуждать вопросы градостроительства или города в целом. Речь идёт ни много ни мало о трансформации территории, расположившейся почти на 300 километрах по берегам Сены и ставшей основой для будущего мегалополиса HAROPA, объединяющего Гавр (Le HAvre), Руан (ROuen) и Париж (PAris). Этот научно-фантастический образ метрополии как будто взял за основу мегаполис из фильма «Разрушитель», в котором Лос-Анджелес и Сан-Диего объединяются в новый и ещё более крупный мегаполис Сан-Анджелес в Южной Калифорнии.
Но ещё до того, как этот проект будет вписан в пространство реки и её берегов, его образ жаждет проявиться у нас в головах. Общественная деятельность метрополий Парижа, Руана и Гавра, выражающаяся в различных мероприятиях, встречах, конференциях, рабочих группах и прочих выступлениях in situ, создающих описание будущего мегалополиса. Эти рассказы отличаются гибкостью и подвижностью, они способны меняться и адаптироваться к слушателям. И нам не дано узнать, какое из описаний будущего города – желанное для промышленников или приятное жителям – более подлинно.
В подобной ситуации уже невозможно использовать термины «бумажная архитектура» или «бумажный урбанизм». Сама политика стала в наших глазах чем-то надуманным. И речь идёт не только о нарративах будущего урбанизма, но также о будущей промышленности и экономике, которые неизбежно скажутся на нашей частной жизни. И эти серьезные изменения территорий уже начали происходить: расширяется территория портов, строятся олимпийские деревни, организовываются строительные площадки, отличающиеся высокой степенью аварийности, для новых транспортных линий, размещаются новые представительства промышленных акторов (Siemens в порту Гавра, H2V Industry, занимающийся производством водорода, в Порт-Жером-сюр-Сен, завод Eastman по переработке пластмасс также в промышленной зоне Порт-Жером и так далее).
Кажется, что никогда прежде на занятой нами территории культура и искусство не были до такой степени поставлены на службу реорганизации географической, территориальной, промышленной и политической.
Мы не наивны, эти два мира всегда влияли друг на друга, но когда они начали так беззаветно участвовать в этом танце соподчинения?
Политика вымысла здесь заключается, по крайней мере частично, в сочинении связного и вожделенного нарратива, описывающего общественную и частную деятельность в связи с определенным проектом. Его основой, общим знаменателем, стала Сена - последний логистический коридор, еще не наводненный грузоперевозками.
Кажется, что культура, этот творец дискурса и производитель радостного согласия, наводит лоск на эту новую манеру создания города, равно как и политики. Хитроумные проекты New Urban Governance и New Public Management – примеры того, как либерализм ставит эксперименты над руинами бывших промышленных и фордистских городов, таких как Шефилд, Москва или Рубе. Но праздник окончен, ушел, как вода при отливе, бросив жителей на выживание, ещё более тяжелое, чем прежде - поскольку те чувствуют себя чужаками в своих кварталах. Ведь конечная цель в Рубе, Марселе или где-либо еще, возможно, такова: если население не соответствует вашему проекту – просто поменяйте его. Бывший член жюри программы «Культурная столица Европы», переквалифицировавшийся в советника по городам-кандидатам, как-то шепнул мне: «Культурная столица Европы, которая вызывает джентрификацию?.. Да, я в курсе этого дискурса... Что ж, если мы сделаем всё, что задумали, может, это не так уж и плохо. Если бы Марсель не был джентрифицирован, Годэн всё ещё был бы мэром.»
Можем ли мы продолжать заниматься искусством, если эта встроенная во все сферы культура настолько всеобъемлюща (её можно сравнить с журналистами в войне в Ираке - они рассматривались как воинское подразделение, хоть сами и не были одеты в военную форму)? Как создавать искусство, если его производством решила заняться политика? Как заниматься творчеством, если техника, способы и методы создания искусства взяты на вооружение политическими, экономическими и градостроительными службами по связям с общественностью и отделами маркетинга? Как минимум, создать что-то помимо декоративного искусства, годящегося лишь для украшения праздника или лагеря. Перейти от искусства к командам, при помощи которых можно спланировать мир, территории и жизнь множества людей. Возможно ли заниматься искусством, когда капитализм перемалывает и захватывает всё, вплоть до нашей частной жизни? Есть ли у нас еще искусство, которое позволит не умереть от правды?